Александр Володин - Кастручча [= Дневники королевы Оливии]
У вас тоже трудный день. Можете прилечь, отдохнуть. А я потащусь в парламент. Дидель заметил под раскладушкой валявшуюся фотографию, поднял. Спасибо, Дидель. Вот растяпа! Не заметил, могла пропасть. Кто угодно подобрал бы и выбросил! Лучшая фотография! Любимая фотография. Это когда она…
Дидель (разглядывая фотографию). Рыжая Росита… Какое простодушное лицо.
Понтус. Но в то же время какая сила! Смотрите, смотрите, я не спешу.
Дидель. Я понимаю, это жестоко. Поверьте, я не хотел бы… Если бы можно было обойтись. Я вернулся домой. Я хочу прижиться здесь, стать, как все, покрыться общей листвой. Я хочу знать, что происходит, почему все это. Я должен знать!.. (Щелкнул зажигалкой, поднес ее к фотографии.)
Понтус (вскричал). Нет!
Дидель. Дайте мне дневник, и я верну вам фотографию.
Понтус (полез в карман). Боже мой, но тут ничего особенного. Вас кто-то… как это…. дезинформировал. Наивные поэтические опыты. Погасите зажигалку! Немедленно погасите зажигалку, она же горит! Дайте фотографию и нате, нате вам все это!..
Дидель отдал снимок, взял листки.
Можете читать вслух, я буду давать пояснения.
Дидель. «Мой милый друг, нам гибель суждена! Но я готова. Мне сладка она!»
Понтус. Ну что же, тут иносказание. Друг — предполагаемый читатель. «Друг мой, брат мой, усталый, страдающий брат…» Вы же не скажете, что поэт обращается к родственнику?
Дидель. Допустим. А вот это: «Враги моей любови беззаконной пускай коснеют в жизни полусонной» — следует понимать так, что Королева все же кого-то любила?
Понтус (неохотно). Хорошо, открою вам… Да, у нее были заблуждения. Мы не закрываем, как говорится, на это глаза. Но ради своего народа она, как говорится, отказалась. К сожалению, только успела отказаться, как скончалась от сердечного приступа.
Дидель. А этот человек? Которого она…
Понтус. Вы имеете в виду, как говорится, предмет? Предмет хорошо закончил свои дни в Доме ветеранов труда.
Дидель.
«Люблю, люблю, не в силах передать!
Такого счастья им вовек не знать!
Пускай живут, полумертвы оне…
Прощай, прощай и помни обо мне!»
Понтус. Дорогой мой, нельзя относиться к этому со всей серьезностью. Это же, так сказать, поэзия, что-то, как говорится, и для рифмы. Зачем понимать буквально!
Дидель. Но тогда зачем же все это таить! От людей. Вот что странно!
Понтус. Друг мой, вот мы с вами прочитали и поняли, как надо. А представьте себе, станут знакомиться все, кому не лень. Во-первых, все поймут не так. И начнется. Ревизовать, как говорится, все подряд. Кому это нужно? Нам с вами?.. Да что же мы стоим! Давайте присядем. Так сказать, на дорожку. Ведь вам пора идти.
Дидель. Нет, Понтус. Сначала я пойду на площадь. Воспользуюсь все же свободой слова. Это пока здесь не отменили?
Понтус. Ничуть.
Дидель. Я не деятель, не революционер. Я устал мотаться по чужим странам. Я охотно обошелся бы без этого… Так что прошу прощения.
Он вышел. Понтус, засунув руки в карманы, задумчиво покачиваясь, слушает голос Диделя, который доносился с площади.
Голос Диделя. Дамы и господа! На этот раз вы меня выслушаете! Делаю важное сообщение! Прошу прощения, дамы и господа, мне хотелось бы вас увидеть!.. Я долго не был в родной стране! И вот я вернулся! И прежде всего! Должен сказать! Трудно говорить, когда никого не видишь… И вот — я приехал! Слава Королеве-основоположнице! Вы слышите меня? Слава, говорю, Королеве-основоположнице!.. Но что же я здесь увидел? Население сократилось до такой степени, что несообразно ни с чем! Катастрофическая нехватка людей! Но и те, кто остался, систематически болеют! Друзья, кастручча гуляет по стране. И вот — главное! Мне стала ясна основная причина! Мы живем по заповедям Королевы-основоположницы! И это прекрасно! Что бы мы делали без них? Символ чистоты, нравственности, духовности! Но, дамы и господа, не знаю, слушаете ли вы меня, ей-богу, трудно говорить, но я буду краток. Все сложнее! Вас держат в неведении! От вас таят страницы, которые многое объяснили бы и пролили бы свет! И позволили бы взглянуть иначе!.. Вот они! Я читаю! Если бы кто-нибудь приоткрыл ставни, то увидел бы, что это пожелтевшая от времени бумага, добротного качества, секрет давно утерян… Ну хорошо, поверьте на слово… Я читаю! Внимание, друзья мои!
«Мой милый друг, нам гибель суждена!
Но я готова, мне сладка она!
Люблю, люблю, не в силах передать!
Такого счастья им вовек не знать!
Враги моей любови беззаконной
Пускай коснеют в жизни полусонной!
Пускай живут, полумертвы оне…
Прощай, прощай и помни обо мне!..»
На площади тихо.
Боюсь, что вы не поняли меня! Я имею в виду, что долго жил на чужбине и вот вернулся, и что же я вижу? Дамы и господа, не может быть, чтобы все спали! Я хотел бы знать, слышит ли меня кто-нибудь!.. Неужели неинтересно? Подлинные стихи Королевы! «Враги моей любови беззаконной» — обратите внимание, беззаконной, значит, ее не понимали, значит, ее преследовали враги! А те, кто сейчас утаивает от народа ее слова, — те же враги! «Пускай коснеют в жизни полусонной!» Можете убедиться, подлинные слова! И вот кому-то нужно, чтобы и вы коснели в жизни полусонной! Что получается! Разве не так?..
Тихо на площади.
Картина вторая
Дом Диделя. Стены на этот раз выкрашены в светлые жизнеутверждающие тона. Отец, мать.
Отец (с кистью в руке, обращаясь к портрету Королевы). Прости меня, непорочная, за эту пошлость. Но, сама понимаешь, человеку, который приговорен к домашнему заключению, необходимы светлые тона, мажорный колорит.
Мать. Поставьте внизу свою подпись.
Отец. Чтобы потом по этой мазне судили о моем творчестве?
Мать. Но ведь это единственный памятник стенной живописи, который вы оставляете людям.
Отец. Тем хуже для них.
Понтус вводит в дом Диделя.
Понтус. Вот. Попросил вашего отца выкрасить стены в более, как это… оптимистические цвета.
Дидель. Очень красиво.
Понтус. Теперь так. Ввиду того, что ваш сын будет отбывать заключение под домашним арестом, семье предоставляется помещение из этого, как его… обменного фонда.
Мать (сыну). Сами-то вы довольны?
Дидель. Еще бы.
Отец (указав на грудь). Тут-то, тут-то все в порядке?
Дидель. Тут-то все в порядке.
Понтус. Первое время, не обижайтесь, буду вас запирать, потом привыкнете, будете запирать себя сами. Возьмем подписку о невыезде. Не скрою, мнения были разные. Учтите, что это я добился вам смягчения. Худой мир все же лучше, как говорится, доброй ссоры.
Понтус похлопал по плечу Диделя, приобнял стариков, вывел их из дома.
Щелкнул замок. Дидель остался один. Сначала сидит, согнувшись, как все узники сидят в своих камерах. Потом стал шагать, руки за спиной, как шагают по камере. За окном — грязная кирпичная стена противоположного дома. В окне появился человек с потертой физиономией.
Потертый (смотрит ухмыляясь). Ну что? (Не получив ответа, обиделся.) Молчишь? И сказать нечего? Решил поставить точку над «и» в своем презрении к обществу. Не постеснялся возвести клевету. На кого? На деву, на символ! Ведь это символ наш, об этом ты не подумал? И вот она не может тебе ответить. А знаешь, что полагается за эту, как ее… клевету? По кодексу уголовная статья! А то приехал! Все будут от радости плясать! На гуманность нашу рассчитывал, падла! (Изловчился, чтобы бросить камень, но услышал чье-то приближение и отложил.)
Вспугнул его человек с порочным лицом.
Порочный. Уважаемый… Со мной вы можете говорить абсолютно откровенно.
Дидель. О чем говорить?
Порочный. Вы читали подлинные дневники. Секретные признания, конкретные сведения — покупаю все.
Дидель. Бог подаст.
Порочный. Я плачу. (Огляделся, развернул веером открытки.) Уникальная коллекция. Лучшие девушки Европы. Срок пролетит как миг. Взгляните хоть на одну открытку, это бесплатно.
Дидель. Не хочу вас обманывать, ничего… такого я не знаю.
